Константин СвитневКак родить себе внука
После смерти сына Ламара Келешева — ученый-физиолог и, судя по всему, смелая до безумства женщина — решила завести себе внуков.
Сын Ламары Келешевой болел раком. Перед первой химиотерапией врачи предложили заморозить его сперму на случай, если позже он захочет иметь детей. В 2008 году сын умер. И Ламара поняла, что ее единственный шанс получить внуков — программа суррогатного материнства. Первые попытки ЭКО были неудачными, сперма заканчивалась, Ламара обратилась к нескольким суррогатным матерям одновременно. Все получилось: в январе этого года от двух суррогатных мам родилось две пары близнецов с разницей в два дня.
«Суррогатные» бабушки — не такое уж новое явление: как минимум две уже оформили опеку над внуками без особенного шума в прессе. И об истории Ламары мы вряд ли бы узнали: она не хотела афишировать свою семейную жизнь. Но Бабушкинский ЗАГС отказался регистрировать на Ламару новорожденных близнецов. И не из-за того, что они рождены суррогатными матерями, а потому, что незадолго до их рождения Ламара оказалась матерью (или все-таки бабушкой?) -одиночкой: от нее ушел муж.
Специального закона о суррогатном материнстве в России нет — только инструкции по регистрации детей, рожденных от суррогатных матерей. Инструкции составлены на примере семьи с двумя родителями. Поэтому ЗАГСы, воспринимая инструкцию как закон, иногда отказывают. Больше всего Ламара доверяет юристу Константину Свитневу, директору компании «Росюрконсалтинг» и Центра репродуктивного права и этики. Он считает, что добиться решения суда в ее пользу не трудно. И напоминает, что ее случай уникален, потому что связан сразу с тремя проблемами, пока не решенными законодательно. Это право одиноких людей на продолжение рода, суррогатное материнство и посмертная репродукция.
***
Ламара собирается переезжать и не хочет, чтобы ее новый адрес узнали журналисты.
«Я хотела просто жить и воспитывать своих детей», — говорит она по телефону.
Я не собираюсь ее преследовать, поэтому у меня всего два часа, чтобы успеть увидеться до того, как они покинут дом недалеко от Лобни. Я так спешу, что по дороге попадаю в аварию. Ламара советует мне выпить валерьянки и полежать: «Это я как врач вам говорю». Всего в нескольких километрах от того места, где инспектор неспешно заполняет мои бумаги, грузчики Ламары уже носят ее коробки с вещами. Теперь можно рассчитывать только на телефонное интервью. К вечеру, когда моя валерьянка наконец выпита, Ламара уже с трудом говорит: в доме четверо младенцев и не смолкает телефон, все время звонят журналисты.
Спрашиваю, откуда взялась мысль искать суррогатных матерей. «Единственное, что я могла сделать, — использовать то живое, что осталось от сына, его сперму. Мне хотелось, чтобы от него остались дети. Он был чудным человеком, с выдающимися способностями. Грех, чтобы пропадал такой генетический материал. Мне хотелось обязательно использовать сперму, не оставлять ее так».
У Ламары — большая греческая семья. Она заметно оживляется, когда я спрашиваю об этом, рассказывает о греках, которые во время Русско-турецкой войны были на стороне Российской империи и, чтобы избежать гонений от турков, попросили убежища в Грузии. Расселились по всей России, потом СССР, а потом и по миру, большая часть уехала в Грецию и на Кипр, некоторые живут на Украине. Это только двоюродные (Ламара насчитала 46 человек), а про дальних родственников предлагает даже и не спрашивать: «Очень много».
Я подозреваю, что большая греческая семья должна быть довольно традиционной, поэтому интересно, как отреагировали родственники на решение Ламары нанять суррогатных мам, учитывая, что ее сына Михаила уже нет в живых. «Да, семья традиционная. Мы — понтийские греки, — произносит это название сначала по-русски, а потом очень бойко по-гречески. Становится понятно, что национальность для нее — не историческая принадлежность и не семейная легенда, а повседневная жизнь. — Мои родственники повели себя очень тактично. Я бы хотела, чтобы вы об этом написали. Зная, что я собираюсь этим заняться, никто меня не трогал и ничего мне не говорил. Зато когда дети родились, мои родные так радовались и так меня поддерживали, что я теперь ничего не боюсь». Тут Ламара, видимо, вспоминает вопрос, который задавали ей десятки журналистов и который мне как раз не приходил в голову: «Вот говорят, что бабушка не сможет вырастить детей. Но ведь никто не знает, сколько он проживет. Я никогда не думала, что переживу сына. А бывают матери, которые умирают, оставив детей сиротами».
Ламара — врач и ученый. В сети можно без труда найти ссылки на ее работы и патенты. Она преподает и занимается наукой, и только недавно сделала перерыв в работе, чтобы ухаживать за внуками. Все ее многочисленные родственники здорово ей помогают, но оставаться на всю жизнь только «мамой-бабушкой» она не собирается — скоро вернется к своим студентам и к науке.
Я еще некоторое время пытаюсь понять, какими глазами она смотрит на своих суррогатных внуков: глазами ученого, который настолько прогрессивен, чтобы отринуть все традиционные представления о материнстве, или глазами вполне патриархальной матери, которая отдаст все, чтобы воскресить сына? Но потом думаю, что противостояние этих двух ролей могло мне померещиться. Почему бы врачу с международным именем, доктору наук, специалисту по физиологии мотиваций не оказаться одновременно женщиной из большой традиционной семьи, для которой так важно, чтобы было много детей, чтобы род продолжался, или, переводя на другой язык, чтобы «генетический материал» не пропадал? А тут как раз подоспели новые технологии и новые социальные нормы: вынашивание чужих детей больше не приравнивается к проституции и скоро станет обычным способом борьбы с бесплодием. Осталось только подтянуть вслед за общественным мнением юридические нормы.
«Я серьезный человек, — говорит Ламара, — и считаю, что такие проблемы надо решать правовыми способами».
Наталья Конрадова